A judgement made, that can never bend. (с)
Я вообще уже черт знает сколько ничего не писал. Но, но, но. Пару недель назад, после трехмесячного пиздеца, родилось вот это.
Ах, господа. Весна в Париже.
Гуляют стройные и нет,
А я нестройных ненавижу.
Но все ж в Париж беру билет.
Ах, господа. Весна – так пьяно,
И я шагаю на вокзал,
Найти чтоб там, где вкус тимьяна,
Где отдаются за бокал,
В стране избыточных желаний,
Где башня стала темой дня,
Где заунывных завываний
Аккордам не достать меня,
Себе любовь. Что ж, это пошло.
Но для весны не нужно слов.
Поверьте, ей от них лишь тошно,
И, как кефир, скисает кровь.
Я верю, знаю, там, в борделях,
Или под Эйфеля скалой,
Или качаясь на качелях,
Иль на волнах у Сены злой,
Болтая тощими ногами,
С ладонью грубой, как наждак,
Друзьями брошена, врагами,
Не знаю, где, не знаю, как…
Да, господа… весной, в Париже.
Мечтать не грех. Париж во снах,
А мысли, черти, – хуже грыжи,
Вон, Эйфель грустный в небесах.
Ах, господа. Весна в Париже.
Гуляют стройные и нет,
А я нестройных ненавижу.
Но все ж в Париж беру билет.
Ах, господа. Весна – так пьяно,
И я шагаю на вокзал,
Найти чтоб там, где вкус тимьяна,
Где отдаются за бокал,
В стране избыточных желаний,
Где башня стала темой дня,
Где заунывных завываний
Аккордам не достать меня,
Себе любовь. Что ж, это пошло.
Но для весны не нужно слов.
Поверьте, ей от них лишь тошно,
И, как кефир, скисает кровь.
Я верю, знаю, там, в борделях,
Или под Эйфеля скалой,
Или качаясь на качелях,
Иль на волнах у Сены злой,
Болтая тощими ногами,
С ладонью грубой, как наждак,
Друзьями брошена, врагами,
Не знаю, где, не знаю, как…
Да, господа… весной, в Париже.
Мечтать не грех. Париж во снах,
А мысли, черти, – хуже грыжи,
Вон, Эйфель грустный в небесах.
